4 6
\

Появление таких типов было обусловлено теми же причинами, что и появление личностей, отмеченных печатью гения и возвышенно¬стью стремлений. Бог открылся как в себе ничтожный, но ничтожест¬вом Бога питается человек, вырастая до невероятных размеров. И то¬гда божественными становятся все его проявления вплоть до самых низменных. При этом религиозная вера может сохраняться иногда на грани религиозной индифферентности, а иногда и с оттенком религи¬озного фанатизма, как, например, у испанцев и португальцев эпохи Возрождения. В себе ничтожество Бога для человека означает между прочим отказ от попыток воплощения внутрибожественной жизни, от создания Града Божьего на земле и совпадает с политическим ничто¬жеством католической церкви, под чьим руководством этот Град должен был возводиться. Но как только человек перестал нести жерт¬вы, осуществляя Божье и церковное дело на земле, его отношения с Богом приняли чисто формальный характер, так что они не мешали Богу оставаться при себе, а человеку жить по-своему, и области боже¬ственного и человеческого в сущности не соприкасались. Юридиче¬ский дух католицизма принимает наиболее уродливые формы именно в период Возрождения, когда любой грех считался искуплённым за соответствующий эквивалент добрых дел в пользу церкви. Но и като¬лическая церковь нравственно обмелела. Во времена средневековья добрые дела в её пользу были связаны с грандиозной борьбой за ут¬верждение на земле Града Божьего. Теперь они шли на упрочение по¬ложения папы в качестве итальянского князя и на житейскую роскошь папской курии.
Нравственная деградация не могла не сказаться на остроте меж¬государственных конфликтов в Италии и на росте социального анта¬гонизма внутри её маленьких городов-государств. Всё это ослабляло
страну, а её слабость вместе с богатством привлекала иноземных за¬воевателей. «Соперничество итальянских государств, вражда партий в пределах каждого отдельного города, неистовства мелких тиранов, вмешательство церкви в светские дела, — всё это держало Италию в состоянии постоянной войны».
Что более всего поражает в жизни ренессансной Италии, а воз¬можно, и Европы в целом, так это резкий контраст и сосуществование высокой культуры, воплощённой в бесценных произведениях искусст¬ва и преисполненной масштабными и благородными целями, и того «низа» культуры, который тоже вполне реализовался на бытовом, со¬циальном и ином уровне. Причём эти два среза культуры оказались вполне взаимопроницаемыми, либо их взаимодействие только усили¬вало их контраст. На полотнах живописцев Возрождения мы не най¬дём неприглядной изнанки жизни. Они как будто бросают ей вызов. Но и сам этот «низ» культуры под влиянием интеллектуальной изо¬щрённости аморального утверждающегося сознания только падает ещё ниже. В такой ситуации призывы к культуросозиданию неизбеж¬но повисали в воздухе, и можно было бы говорить о крахе Возрожде¬ния, если бы не то культурное наследие, которое осталось после него.
Чтобы понять причины этого контраста и конечного бессилия гуманизма Возрождения в деле преобразования жизни на началах культуры, основанной на выявлении божественного начала в самой природе, вернёмся к пониманию самой природы в эту эпоху, и тогда станет понятнее отношение человека к ней и к окружающему в целом.
Исчерпанности Бога отношением к земному, природному, вме¬щению им природного в себе, вытекающее из традиционных христи¬анских представлений. Ничтожная в себе природа оказалась идеаль¬ным выражением божественного начала. В итоге ничтожество Бога, сводимого к отношению к природе, и в себе ничтожество природы шли навстречу друг другу. Тема единства, синтеза противоположно¬стей, их взаимного тяготения является общим местом в трудах наибо¬лее крупных мыслителей Возрождения: Н. Кузанского, Дж. Бруно и других. «В рамках античного платонизма единое определяется через его противоположность иному, неединому. Эта традиция восходит, с одной стороны, к пифагорейцам, противопоставлявшим единое - многому, предел — беспредельному, а с другой - к элеатам, опреде¬лявшим единое через противоположность множеству. Кузанец, напро¬тив, с самого начала исходил из того, что единому ничто не противо¬положно».
Результатом такой взаимоисчерпанности Бога и природы стало учение о бесконечности вселенной, которое появляется в это время. Вместившая Бога природа приобретает бесконечность, прежде атри¬бут Божества.
Божественная вселенная одушевлена. Она не может быть в своём основании в себе ничтожной инертной массой. Пантеистическое ми¬ровосприятие - неотъемлемая черта эпохи Возрождения, и на почве этого пантеизма пышно расцветают разного рода магические пред¬ставления, уходящие корнями в седую древность. Так, Л.М.Баткин пишет о миросозерцании М.Фичино и Возрождения в целом: «Для Фичино, с его пантеизмом и натуральной магией, совершенно орга¬ничен переход от обычного функционирования человеческого тела, которое ему представляется необычным, к сглазу и волшебству, кото¬
рым он готов найти обычное, построенное по аналогии объяснение. Единство микрокосма и макрокосма, индивидуальной и «мировой» души даёт людям удивительную власть. Повседневные, наглядные проявления чудесного естества выстраиваются в один непрерывный ряд с любыми экзотическими, но естественными чудесами. Принци¬пиальной разницы здесь нет».
Подобная вселенная лишена центра, или, что то же самое, цен¬тром в ней становится каждая точка. Поэтому трансцендирующий в эту вселенную человек находит в ней себя в качестве её центра. Пара¬доксальность ситуации, в которую поставлен ренессансный человек, в том и заключается, что, с одной стороны, он низведён до исчезающего момента бесконечной вселенной, а с другой - делается её центром. В этом совпадении микрокосма (человек) и макрокосма (вселенная) — одно из обнаружений совпадения минимума и максимума, о котором учил Н. Кузанский.
В системе средневекового миросозерцания в иерархии форм бы¬тия тварного мира человек тоже занимал центральное место в качест¬ве «венца творения».Однако этот тварный мир был конечен. В нём за каждым предметом закреплялось строго определённое назначение, в том числе связанное и со служением человеку, и человек мог пользо¬ваться этим предметом исключительно однозначно в соответствии с его предназначением. То же самое можно сказать и об отношении че¬ловека к другому человеку, поскольку земная иерархия до известной степени копировала небесную. Перед нами, следовательно, традици¬онное общество, предполагающее консервативное воспроизводство видов экономической и социальной активности, что и естественно, ибо оно было ориентировано не на земные, а на трансцендентные ценности.